Сеть.world. Что нашли и понравилось, дабы не пропало

[Закидон]

Всем привет! Давно тут не был.
Наткнулся на стих один в Инете, спешу повеселить :wink: http://lol.kuz.ru/index.php?showtopi...895&#entry7895

[ВОЛОДЯР]

Автобиография мужская

Я, Круглов Степан Григорьевич, из Ухты, до 1966 года находился в городе Тула с родителями и отцом на излечении, так как ему требовалась тишина.
В 1968 году, узнав, что страна остро нуждается в гидротехниках, начал поступать в гидротехническое высшее заведение, в которое не поступил в мае 1968 года благодаря интригам и взяткам окружающих.
8 января 1968 года, находясь в городе Тула, выехал в Москву, где продолжал попытки поступать в различные учебные заведения с учетом нужд всего народа.
В 1969 году страна остро нуждалась в писателях, и я начал поступать в Литературный институт, куда не поступил в 1970 году весной благодаря засилью бездарности по записке…
Осенью 1970 года, находясь в стесненных материальных условиях, отбыл в Ташкент, где был встречен на вокзале незнакомыми людьми, которые сказали: «Отдай чемодан». Я вступил в спор с возражениями, после чего мы разошлись, причем я побежал.
Все мои попытки отдать мне чемодан обратно привели меня в милицию, откуда я вышел приободренный и заночевал.
26 ноября 1970 года, находясь в Ташкенте на центральной улице на костыле, встретил одного из встречавших, обрадовался и дал сигнал остановиться. Но на мои сигналы он не реагировал, а возражал и вступил в спор, после чего мы разошлись, причем я побежал. И поступил в Государственный ордена Трудового Красного Знамени медицинский институт в травматологическое отделение, откуда с большим успехом был выпущен 12 февраля 1971 года без ребра.
Продолжая находиться в Ташкенте в стесненных материальных условиях, вылетел по приглашению друга на Камчатку, где остро требовались крабы, и поступил на траулер матросом с целью укрепить материальное благосостояние свое и страны благодаря высоким заработкам необъятных морей бескрайних, трудовых.
Работая с 18 июня 1971 года матросом-тросовиком, продержался на плаву двенадцать дней, после чего, выронив за борт ценный прибор для определения местоположения траулера, который нес протереть, был списан на берег, куда мы не могли попасть ввиду отсутствия упомянутого прибора. После чего вступил в спор с последующими возражениями и с травмой гаком по голове отбыл в город Кишинев, где в то время остро нужны были танцоры национальных танцев «Жок».
Выяснив, что заработок танцора национального ансамбля выше заработка проводника международного вагона на пятнадцать-двадцать процентов, а поездки те же, я начал регулярно поступать в ансамбль с 1973 года, предварительно проведя несколько тренировок во дворе. Руководство ансамбля мне посоветовало прекратить мои регулярные поступления ввиду отсутствия образования и незнания молдавских национальных передвижений.
Мой отказ уйти со сцены был воспринят некоторыми танцорами неправильно, и они возражали, после чего мы разошлись, причем я побежал, невзирая на боль, в Баку, куда я прибыл 12 января 1975 года. В Баку остро нужны были нефтяники ввиду высоких заработков, на пятнадцать-двадцать процентов выше заработка танцора седьмого разряда. И я устроился на камнях нефтяником Каспия.
К сожалению, работы оказались несколько больше, чем я предполагал, и, обладая большой памятью, я устроился официантом на камнях с радостью в Баку.
На второй день работы, в выходной, облив праздничного пациента борщом-харчо, получил требование смыть. На что возражал. Он возразил мне, и мы разошлись, причем я побежал и временно потерял трудоспособность, которую восстановил 26 марта 1976 года в шестнадцать часов дня.
Заканчивая яркую трудовую биографию, прошу двести восемь рублей подъемных средств для подъема и праздничного перелета Баку – Москва к Первому мая 1977 года.
Обратный адрес для организаций и частных лиц: Алма-Ата, Главпочтамт, до востребования, откуда перешлют мне в Ереван, где меня не искать, передадут.


Автобиография женская

Я, Мальцева Лариса Николаевна, русская, родилась в 1946 году в городе Луга, Ленинградской области, 18 января, в семье труженика-дорожника Мальцева Николая Ивановича, русского, и матери моей, Мальцевой Марии Федоровны, русской, где они и познакомились.
В 1953 году я поступила в среднюю школу № 5, которую закончила в 1963 году, проучившись 6 классов. Потом, вопреки воле родителей, выехала в Ленинград, где с помощью подруги без прописки устроилась в УНР-49 МПС ДПР УКХ, где и прописалась в 49-й комнате на 2-й койке.
В 1964 году я поступила в профучилище № 3, по специальности официантки-разносчицы в передвижных вагонах-ресторанах, движущихся в разных направлениях, где познакомилась с Летяковым Григорием Гавриловичем, 46-го года рождения, русским. Мы сближались 2 месяца и сблизились в марте 64-го года, восьмого числа в Международный женский день. Я ему сказала: «Гриша». А он мне налил стакан и сказал: «Бьемся, что не выпьешь». Я сказала: «А вот и выпью». Он сказал: «Бьемся, что закусишь». Я сказала: «Бьемся, что нет». И выпила. И выиграла бутылку «Столичной». Он сказал: «Бьемся, что больше не выпьешь». Я сказала: «Бьемся, что выпью». И выпила. И выиграла бутылку крепленого портвейна «Купорос» номер 383. С тех пор ничего не помню. В ответ на мое предложение пожениться, Летяков ответил: «Чего это вдруг?» И мы расстались со мной в августе 1964 года после матча «Зенит» – «ЦСКА», на стадионе под дождем.
В январе 65-го года к нам пришел новый преподаватель Козуб Кондрат Гаврилович по подаче жидких первых в поездах дальнего следования. Мы с ним сблизились на празднике в момент торжественного вечера в училище. В ответ на мое предложение пожениться он показал фотографии двух детей с ихней женой, после чего мы расстались по его просьбе. В мае 1965 года я закончила продучилище № 3, работала официантом-передатчицей в УНР ДКВ МПС УКХ, выгоняя по 120–130 рублей в месяц.
В июле 1965 года к нам пришел новый украинец Гаврилюк Константин Федорович, сорокового года рождения, прораб. Мы с ним сблизились во время загородной прогулки 16 августа 1965 года в двадцать три часа пополудни. В ответ на мое предложение пожениться Гаврилюк ответил: «Подожди, вот встану на ноги». После чего мы расстались. Встретились на следующий день, 17 августа 65-го года, в восемь часов утра в УНР. Я сказала, что могу ради него перейти в другое УНР, но он сказал, что сам ради меня уйдет к чертовой матери, что он и сделал на третий день. После чего я искала его, но не имела данных места пребывания, он пропал. 12 ноября 65-го года я его забыла.
На танцах сблизилась с Карташовым Олегом Константиновичем, который оказался Меерсоном Давидом Борисовичем, 36 года рождения, русский, экономист. В ответ на мое предложение пожениться он ответил: «Подождите, я тут сейчас, я сейчас тут».
Все мои поиски увенчались неудачей, ввиду отсутствия адреса и места работы. После этой встречи меня назначили накладчицей вторых, и я забыла Меерсона Давида Борисовича.
16 января 67-го года я снова пошла на танцы. На танцах ко мне приблизился матрос и передал привет от Круглова Степан Ивановича. Я сказала, что не знаю такого, и мы сблизились 18 января 67-го года. Матрос оказался моряк, Барбариди Глеб Антонович, 46-го года рождения, уроженец города Очаков Одесской области: папа – грек, мама – колхозница. В ответ на мое предложение пожениться Барбариди ответил, что у него увольнительная только до двенадцати, после чего он сразу ушел на Кубу, куда я писала до востребования. Оттуда – в Канаду, куда я писала на Главпочтамт, без такого же успеха.
В июле 67-го года я забыла Барбариди. Меня назначили бригадиром бригады, чем я работаю с тех пор и до этих, потому что не сближайся – ничего не будет, а сближайся – будет то же самое.

М.М. ЖВАНЕЦКИЙ

[Papanin]

ЗАДУШЕВНЫЙ РАЗГОВОР

Козел горячился:
- Тоже придумали! Слыхано ли дело - не пускать козла в огород?
Баран был холоден.
- Забор поставили, - горячился Козел. - Высокий забор, а посредине ворота...
- Что? - оживился Баран. - Новые ворота?
- Не знаю, какие они там - новые или старые.
- Вы что же - не рассмотрели?
- Отстаньте, - холодно бросил Козел. - Какое это может иметь значение?
- Ну как же не может? Ну как же не может иметь? - горячился Баран. - Ну как же это не может иметь значения?
Козел был холоден.
- Если не ворота, - горячился Баран, - тогда зачем все? И зачем тогда городить огород?
- Да, да, зачем? - загорелся Козел. - Я то же самое спрашиваю.
- Я не знаю, - пожал плечами Баран.
- Нет уж, скажите, - горячился Козел. - Вы мне ответьте: зачем городить огород!
Баран был холоден.
- Вот так - нагородят, - горячился Козел, - не пролезешь ни в какие ворота.
- Ворота?..
Баран горячился - Козел был холоден.
Козел горячился - Баран был холоден.
И до чего же приятно - встретиться вот так, поговорить о том, что волнует обоих...
Феликс Кривин

[ВОЛОДЯР]

Роман КАРЦЕВ
Мама! Сядьте уже...

Мама! Сядьте уже, мама, шо вы шнёраете туда-сюда, отдохните, мама, шо вы, домработница?! Есть кому двигать мебель, зачем вам ее переставлять, мы сами переставим, когда захотим! Мама, не двигайте диван, он тяжелый!..
А чего вы стали клеить обои в гостиной? Мама, сойдите со стремянки! Вы упадете, у вас борщ выкипает и пирог горит. Мама, сядьте уже!..
А где мои и Гришины дубленки? Сдали в химчистку? Зачем? Они чистые, я их только что забрала оттуда! Мама, вы хоть спросили бы!..
Мама, шо вы делаете в огороде? Зачем? В магазинах все есть! Кому? Сереже? Картошку? Зачем?! Он шо, вас просил? Нет! Так шо?..
А зачем вы ему перестелили крышу? И построили собачью будку? У него нет собаки!..
Мама, отдохните, вам уже пора! Какие уроки с Ленчиком? Он сам сделает, вы уже с ним получили две двойки! Не надо разбираться с учителем! Мы сами разберемся!..
Боже мой! Шо вы делаете, зачем вы поменяли резину на зимнюю — еще нет снега! Лучше к машине вообще не подходите!..
Мама, шо вы сели за рояль! В два часа ночи! Все спят! Шо тихо! Мне уже звонили соседи: «Прекратите шуметь!» И вообще, вы спите с включенным телевизором, там крики, стрельба. Люди пугаются, а вы спите спокойно...
И потом, я не могу выносить этот запах! Вы покрыли паркет лаком! Мама, успокойтесь, вам уже шестьдесят пять лет. Сойдите с крыши, сегодня не будет затмения!..
Завтра поедете с Ленчиком на теннис? Не надо! Он не любит теннис. А? Вы любите? По дороге купите крышки? Какие крышки? Консервировать огурцы, помидоры, баклажаны... Соления... Зачем?! У нас с прошлого года осталось сто банок! Кому? Сереже, Лене, Коле... Соседям?..
А где вы вчера были в такой холод? На митинге? Вы в движении сопротивления? Против убийства собак? Мама, шо вы везде лезете! Шо вам больше всех надо?! Шо вы суете свой нос всюду?! Мама! Вас же не просят!..
А зачем вы играете на бирже, купили акции?! А если дефолт? Откуда вы знаете? Вы уже были в МММ... Шо? Купили акваланг? Плавать с акулами?.. Мама, шо вы уже под воду лезете?! Вам мало суши? Не хватает, шоб вы сиганули с самолета! Уже готовитесь? Вам шо, мало воды?..
Шо-шо? Пишете оперу? Кому? Зачем? Заказали? Кто? Ла Скала? Мама! Вам шо, приснилось? Вы шо, с ума спятили?! Мама, не суетитесь! Посмотрите на себя! Зачем вам пластическая операция? Замуж? За кого? За футболиста? Сколько ему лет? Тридцать два?! Мама, шо вы совращаете малолетних? Чего вам не хватает? Страсти? Бурных ночей? Ну да, днем вы заняты!..
А когда свадьба? Уже была? А где он будет жить? С вами на чердаке? То-то я смотрю — вы туда затащили рояль! Картошку! Шпроты!.. Как хоть его зовут? Джон? Американец? Где вы его подхватили? На футболе? В Лос-Анджелесе? А, вы там делали пластическую операцию...
Мама, а кто будет варить, стирать, сажать цветы, — вдумайтесь! Мама, вы шо! Мама, не выпендривайтесь! Мы же вас лю-ю-бим! Ах, свадьбы еще не было? Вы пошутили со свадьбой?.. Разве так шутят?! Вы шо, сбрендили?!
Так! Мы с Гришей идем в театр, а вы отдыхайте. Ну, как всегда! Как обычно. Пока! Пока!..
Вы уезжаете в Америку? И где вы будете жить? У него? На вилле? Наконец сядете за руль... Он вам подарил «крайслер»? У него яхта? Четверо детей, две собаки? Он учится на врача?.. А кто нам будет варить? Сами? Да вы шо?! Мы же вас любим! Вы шо, чокнулись, мама, совсем сбрендили?.. Когда самолет? Завтра? Да вы шо!..
Алле, алле! Мама? Какая Дженни? Мама Джона... Здрасьте! А где наша бабушка? В огороде? Сажает картошку? А шо, в магазинах нет? Собирается делать ремонт? Начала играть в футбол? Собирается рожать? Вы шо!.. Подошла? Дайте ей трубку!..
Мама, вернитесь! Вам там нравится? Они не умеют варить борщ? Солить грибы? Штопать?.. Болтаете на английском?.. Они вас любят, а мы? Мы тоже любим!.. Мама, где Ленчика спортивные штаны? У нас поломалась посудомойка, отсырел рояль! Нет солений!.. Приедете? Когда? Закончите ремонт?!
Мама, вы за старое? Успокойтесь! Отдохните! Как дети? Ленчик болеет! Шо? Летите? Когда? Леня, бабушка к нам летит! Какой рейс? На своем самолете? Мама, привезите шо-нибудь сладенькое! Пока! Да, встретить не можем. Добирайтесь сами!.. Я вас умоляю.

[lynx]

Наткнулся на стих один в Инете, спешу повеселить

[ВОЛОДЯР]

Янка Купала

Бабулька — прадаўчыца зёлак


У Мінску на рынку,

Ў канцы агароды,

Бабулька старая

Садзіцца заўсёды.



Усякія зёлкі

На рынак прыносіць

І людцаў прахожых

Купляць у ёй просіць.



Ляжаць перад бабкай,

Ці вечар, ці ранак,

Пучкі дзівасілу,

Чабор і румянак.



Ад кожнай хваробы

Ё зёлкі, карэнне;

Лячыць можа імі

Падвей, парушэнне.



І любчыку нават

Дасць вам пад сакрэта

Ды наўча, як зводзіць

Любізнічкам гэтым.



І ўсякіх, усякіх

Дастанеце лекаў,

Якіх толькі людзі

Не зналі ад векаў.



Шмат летак бабульцы:

Трасуцца ўжо рукі —

Ёсць пэўна унукі,

Э! нават праўнукі.



Усяк ёй жылося

На свеце на божым —

І смутна, самотна,

І з хлопцам прыгожым.



І слёзы ліліся,

І песні звінелі,

Малойцавы грудзі

Туліла ў пасцелі.



Ды ўсё ж праляцела,

Як яснай маланкай;

Спяць думкі і песні,

Ў магіле спіць Янка.



Эй, моладасць-радасць

Мінула ўдалая!

А старасць-няўдаласць

Ніяк не мінае.



І кепска бабульцы:

Сівая, худая,

Брак сіл працаваці,

Дык зёлкі збірае.



Нясе іх да Мінска,

На рынку садзіцца,

Збывае і вуча,

Як трэба лячыцца.



А можа, паможа

Душы хоць адной дзе,

І праца бабулькі

На марна не пойдзе.



[1905-1907]

[Papanin]

У меня есть флакончик «дэты», на мне надета штормовка, под нею костюм, белье, я крепко замкнут, завязан, зашпилен, и все-таки комары находят чего есть: веки, ноздри, губы, запястье под часами, голову сквозь башлык. Но я столько лет мечтал посидеть на северной реке, половить непуганую рыбу, послушать большую тишину – мне уж не попасть на Север, годы и здоровье не пустят, так что ж, бросать все, попуститься, сдаться из-за комаров?
Хариус и таймень прошли в верха Тунгуски, разбрелись по ее студеным притокам, заканчивался ход сига. Но все же изредка брал местный, становой хариус и ленивый, любящий вольно погулять хвостовой, не стайный сиг. И как брал! Удочек у меня развернуто две – длинная и короткая. Рыба берет почему-то на одну и ту же, на длинную, заброшенную ниже потока, шумно врывающегося в тугие, надменные воды Тунгуски. Груз на удочке – всего две картечины, иначе замоет, затащит снаряду песком. Вода в потоке чище слезы, но все же с кустов, с лесу какая-никакая козявка, блоха, гусеница падают, из-под камней или песка букашку иль стрекача вымоет, и потому хариусы и сиги чутко дежурят в устье потока, шпаной бросаются на корм.
Я жду поклевки крупной рыбы – в такую даль забирался неужто зря?! И вот леску длинной удочки потащило по течению вверх; затем резко повело вглубь, в реку. Жидкий конец удилища заколотился, задергался, изогнулся вопросительным знаком.
Я взялся за удилище.
Пяток хариусов и четырех сижков-сеголетков я достал – те брали не так. Напружиненное мое сердце подсказывало: «Клюет дурило!» Я спешно вспоминал сечение лески, нет ли узлов, жучин? Леска без изъянов, все привязано прочно, крючок крупный, удилище проверено на зацепах. Чего же сиг медлит? Хитрован или дурак? Зажал червя за конец и ждет, когда я рвану и подарю ему наживку, которой осталось у меня по счету? …
Была не была! Без подсечки, тихонько я стронул удочку с места, в ответ удар – едва удержал удилище! И пошел, пошел стряпать крендели сиг! Я не мог подвести его к берегу, не мог остановить, взять на подъем, чтобы хлебнул ухарь воздуха. Сиг правил мной, а не я им, но все у меня стойко, прочно, рыбина взяла червя взаглот, иначе давно бы сошла. Значит, сиг стоял на быстри и спокойно зажирал червя – удилище вопросом. Ох, какой я молодец! Какой молодец! Заторопился бы, сплоховал – и с приветом! Это я на охоте: то пальну возле ног, то уж когда версты две птица отлетит, но тут шалишь! Тут я выдержал характер, и сиг ходил на удочке, танцевал, рвался на волюшку, в просторы. Я бегал, метался по берегу, спуску ему не давал. И вдруг рыбина, понявши, что в реку не уйти – не пущают, резко помчалась к берегу, рассекая воду святым пером – так в Сибири зовут спинной плавник, – это была еще одна ошибка сига, последняя в жизни – по ходу, по лету я взбежал на приплесок и выбросил на темный песок бунтующего, темноспинного красавца, сшибающего с себя серебро чешуи. Отбросив сига ногой в сторону, я запрыгал и закричал хвастливо, что есть я старый рыбак и коли сиг хотел со мной игрушки играть, не надо бросаться к берегу – мигом подберу слабину, и отыми ее, попробуй! И вообще я хороший парень, а сиг – хороший людя! Взял вот, попался и надолго, если не на всю оставшуюся жизнь, подарил мне такую радость.
Никого нигде не было, что хочешь, то и делай, впадай хоть в какое детство – и я поцеловал сига в непокорную, стремительно заточенную морду, вывалянную в песке, снес рыбину и швырнул за гряду камней, в поток, где он сразу заходил, заплескался, взбивая муть и раскатывая гальку, пробовал куда-нибудь умчаться, да только выбросился на камни и долго скатывался обратно в щекочущую воду…
В эту ночь брало еще несколько крупных сигов, но удачи мне больше не было – все они оказались хитрее и сильнее меня.


Я перестал ругаться, пошел искать «хорошее» место, не найдя какового, на уральских речках, к примеру, хариуса не поймаешь. Загнали его там, беднягу, в угол, и таких он страхов натерпелся, что сделался недоверчивым, нервным и, прежде чем клюнуть, наденет очки, обнюхается, осмотрится, да и шасть под корягу, как распоследний бросовый усач или пищуженец.
С берега упал кедр, уронил собою несколько рябинок и вербу. Палые деревья образовали что-то вроде отбойной запруды, и там, где трепало их вершины, кружил, хлопался водоворот – непременно должна здесь стоять рыба, потому что ловко можно было выскакивать из ухоронки за кормом, но самая хитрая, самая прожорливая рыба, по моему разумению, должна стоять у комля, точнее, под комлем кедра, в тени меж обломанными сучками и вилкой корня. Темнел там вымытый омуток, в нем неторопливо кружило мусор, значит, и всякий корм. Требуется уменье попасть удочкой меж бережком и ветками кедра и не зацепиться, но все на тех же захламленных речках Урала, где хариус и поплавка боится, навострился наш брат видеть поклевки вовсе без каких-либо поплавков – впритирку ко дну, в хламе и шиверах проводит крючок без зацепов, добывая иногда на ушицу рыбы, каждая из коих плавает с порванными губами иль кончила противокрючковые курсы.
Севши под кустик шиповника, я тихо пустил у ног в струйку крючок со свежим червяком, дробинкой-грузильцем и чутким осокоревым поплавком уральской конструкции – стоит даже уклейке понюхать наживку, поплавок нырь – и будьте здоровы! Поплыл мой поплавок. Я начал удобней устраиваться за кустом, глянул – нет поплавка, «Раззява! – обругал я себя. – Первый заброс – и крючок на ветках!» – Потянул легонько, в удилище ударило, мгновенье – и у ног моих, на камнях забился темный хариус, весь в сиреневых лепестках, будто весенний цветок прострел. Я полюбовался рыбиной, положил ее в старый портфель, который дал мне Коля вместо сумки, уверенный, что ничего я не поймаю, сделал еще заброс – поплавок не успел дойти до ствола кедра, его качнуло и стремительно, без рывков повело вбок и вглубь – так уверенно берет только крупная рыба. Я подсек, рыба уперлась в быстрину, потащила леску в стрежень, но я стронул ее и с ходу выволок на камни. Ярко, огненно сверкнуло на камешнике, изогнулось дугой, покатилось, и я, считающий себя опытным и вроде бы солидным рыбаком, ахнув, упал на рыбину, ловил ее под собою, пытался удержать в руках и не мог удержать. Наконец мне удалось ее отбросить от воды, прижать, трепещущую, буйную, к земле. «Ленок!» – возликовал я, много лет уже не видавший этой редчайшей по красоте рыбы – она обитает в холодных и чистейших водах Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока, где ленка называют гольцом. На Урале ленка нет.
Вам доводилось когда-нибудь видеть вынутую из кузнечного горна полосу железа? Еще не совсем остывшую, на концах и по краям еще красную, а с боков уже сиренево и сине отливающую? Сверх того, окраплена рыба пятнами, точками, скобками, которые гаснут на глазах. Ко всему этому еще гибкое, упругое тело
– вот он каков, ленок! Как и всякое чудо природы, прекрасный ее каприз сохраняется только «у себя дома». На моих глазах такой боевой, ладный ленок тускнеет, вянет и успокаивается не только сила его, но и окраска. В портфель я кладу уже вялую, почти отцветшую рыбину, на которой остался лишь отблеск красоты, тень заката.
Но человек есть человек, и страсти его необоримы. Лишь слабенькое дуновение грусти коснулось моей души, и тут же все пропало, улетучилось под напором азарта и душевного ликования. Я вытянул из-под комля еще пару ленков и стал осваивать стрежину за вершиной кедра, где хариусы стояли отдельно от стремительных, прожорливых ленков, надежд на совместный прокорм почти не оставляющих, и поднял несколько рыбин. Я был так возбужден и захвачен рыбалкой, что забыл про комаров, про братана, про родное дитя.


Виктор Петрович Астафьев “Царь-рыба”