Офицерам и коммунистам выйти из строя
Недавно мне сделали замечание: «Ленину верить – себя не уважать!». Опрометчивая фраза в адрес старого и опытного коммуниста. Да я облысел, сидя на партсобраниях! И нисколечки не жалею, что в Коммунистическую партию вступил. В связи с этим навалились приятные воспоминания. Имею некоторые сомнения в необходимости обнародовать этот материал. Надеюсь, что все люди, о которых я тут пишу – живы и здоровы. Поэтому и сомневаюсь.
Но вот что. Если вдруг, кто-то себя узнает – не переживайте. Это не про Вас!
Вступить можно во что угодно. Случайно на улице, по недомыслию – на каком ни будь собрании, поддавшись на чьи-то уговоры и осознанно, преследуя определенные, далеко идущие цели. В КПСС я вступил именно осознанно. Именно преследуя личные, корыстные цели. От сексуального голода! Вот как это было.
Обычно выпускник военно-морского училища, согласно тогдашней традиции - в период, близкий к получению диплома, лейтенантских погон и кортика, обзаводился и партийным билетом. Ну, так было принято. Офицер должен был быть коммунистом по определению. Так вот меня в училище не угораздило. Почему? Сам не понимаю! Откровенным негодяем не был, учился ни шатко – ни валко. А по марксистко-ленинским дисциплинам, типа «парт-полит. работа на кораблях ВМФ» и вообще ходил в отличниках. Правда, был однажды отодран за неприличествующие сокращения в конспекте типа: «ВИЛ» и «ЛИБР» и на третьем курсе был снят с забора дежурным по училищу, когда лез через него в близлежащий гастроном, в простонародии именовавшийся «ГПУ» - гастроном против училища. А… Ну еще мы были отловлены при групповом прослушивании антипролетарской музыки в исполнении «Pink Floyd», но ведь это не запрещал, даже Устав ВЛКСМ. Так что быть коммунистом, по моему мнению, я был полностью достоин. Вон, народ – с полной сумкой «Агдама» попадался, и ничего. Принимали всех, не глядя на неуставные носки. А у меня, как-то не сложилось. Так и выпустился – с комсомольским билетом в кармане. В отделе кадров Черноморского флота, куда я был распределен, понятно знать не знали какой я хороший. И отсутствие партбилета кадровиков сразу насторожило, они долго шелестели моим личным делом в разделе «взыскания», ничего там не нашли, лениво поизгалялись над моей фуражечкой, сшитой по ленинградской моде: «В Севастополе ТАКОГО не носят!» и кровожадно вынесли приговор: «150 бригада! На «Славу»! Там тебя научат, какие фуражки должны быть! В БЧ-2!». «Так ведь, это…» - я попытался спорить – «Училище радиоэлектроники, АСУ заканчивал, имени Попова…, а БЧ-2 – это ракетчики…». «Ха-ха-ха» - кадровики развеселились: лейтенант что-то бормочет – «там такие «умные» как раз и нужны, из вашего клоунского училища!». И я понуро убыл на эту страшную 150 бригаду. О зверствах по отношению к младшим офицерам на этой бригаде – ходили легенды.
«Слава» - это такой ракетный крейсер, который был головным в серии и строился в это время в Николаеве. А офицеры и личный состав были разбросаны «для стажировки» на различных кораблях флота. Несколько месяцев я в режиме «лейтенант подай, принеси, заступи в патруль» помыкался на «Москве» и «Керчи» и наконец-то убыл, вместе со всем экипажем, в славный город советских корабелов, для приема крейсера от промышленности в состав флота. В Николаев из Гомеля приехала жена с совсем маленьким сынишкой, мы сняли комнату в частном доме у хороших пожилых людей, на окраине города и впервые зажили самостоятельной семейной жизнью. Встретили новый 1982 год…вся жизнь и все моря были впереди! Хорошо жили. Жрать нечего было. Хлеб, в магазинах на юге Украины заканчивался к обеду, а молока купить – вообще было невозможно. Всегда в продаже имелись: халва и прекрасное пиво. Чехи недавно в Николаеве завод открыли. Немного спасал рынок и посылки из Гомеля, который тогда казался раем на земле. Жена, по своему обыкновению, тут же устроилась на работу в ближайший детский садик воспитателем, там же и малой был пристроен. Работы на Корабле было – выше крыши. И все равно, считаю, что мне очень повезло, что попал на новостройку. Перед этим кораблем мы были все равны, независимо от того кто сколько и где прослужил, командир ты, или трюмный матрос. Такого Корабля еще нигде не было. И никогда. Кроме нашей «Славы», которая уже была на плаву, жила вспомогательным котлом и всякими своими механизмами – на стапелях завода, в разной степени готовности находилось еще 3 аналогичных корабля. Родина планировала достойный ответ американским «Тикондерогам» - серией из более чем 30 подобных кораблей!
Ввели в строй только три, потом Родины не стало… Но это, совсем другая история. А тогда наша великая и могучая Родина еще строила боевые корабли, да какие! А мы учились. И Корабль по мере нашей учебы все более оживал, начинал вращать антеннами, задирал стволы в голубое украинское небо, угрожающе клацал, пустыми пока, крышками ракетных контейнеров и лениво проворачивал ходовые механизмы. Мы, все вместе: Корабль и его экипаж, готовились к первому выходу в море. К ходовым и государственным испытаниям, стрельбам из всех видов оружия и всем прочим делам, для которых и был построен ракетный крейсер, как любили говорить политработники: «по его основному боевому предназначению».
Понятно, что вырваться домой лейтенанту удавалось нечасто, но это всегда был праздник. Жили дружно, любили, растили малыша и были счастливы. Да собственно и сейчас – мало что изменилось. Не помолодели, не похорошели, не стали, конечно, здоровее… Но и только! Еще, стали менее мобильны. А тогда жили с двумя чемоданами, складной детской кроваткой и телевизором «Шиллялс 402Д», который в один из чемоданов и помещался.
А время шло и заводской период «Славы» заканчивался. В назначенное время буксиры вывели Корабль из завода в Днепро-Бугский лиман, развернули форштевнем на курс, близкий 180 градусам, и за кормой впервые забурлила вода. Днепровская, а значит и Припятская, Березинская и Сожская, вода Ипути, Свислочи и Ствиги - живая вода моей удаляющейся Родины. Семьи офицеров остались в Николаеве. После государственных испытаний «Слава» должна была вернуться для устранения некоторых недоделок и возникших в процессе испытаний неисправностей. «На ревизию» - так это называлось. Мы еще постояли некоторое время, на размагничивающем стенде и через несколько дней Корабль впервые увидел море.
Испытания – это практически постоянное пребывание Корабля в море. После очередных стрельб из очередного ракетного оружия, «Слава», с обгоревшими от частых пусков газоотбойниками, быстро заходила в Севастополь, высаживала одних представителей промышленности, забирала других, очень быстро грузилась новым боезапасом и в ночь опять выходила в море: отрабатывать слежение за подводной лодкой, полеты вертолета или стрелять артиллерией… И так изо дня в день. Месяца три. Многого не хватало. Пресной воды, продуктов, постельного белья, да и мест в жилых помещениях тоже не хватало, из-за большого количества заводчан, со всех концов Советского Союза. А вот топлива и боезапаса, самолетов и кораблей закрытия района стрельб, всевозможных мишеней – хватало всегда. И вот честно: Корабль еще ходил под Государственным флагом СССР, еще не вошел в состав ВМФ, но был уже отработан и «обстрелян» лучше и больше любого корабля Черноморского Флота. Пока на соседней «Керчи» проверяли прически и подворотнички мы быстро швартовались, загружали всем экипажем, в «мыле», 130 мм. артбоезапас и так же, в «мыле» снимались, потому как буксир уже тащил артиллерийский щит в район полигона. Родина торопила! Осенью нас планировали продемонстрировать миру. Осенью мы должны были выйти на боевую службу в Средиземное море, затем на север, на совместные стрельбы с атомным крейсером «Киров» в районе Новой Земли… Капиталистический мир потихоньку наглел, и его надо было как-то поставить на место. Времени было мало.
И вот в это неспокойное время капиталистического «обнагления», я, практически уже «старый лейтенант», служил на ТАКОМ корабле без партбилета! Тут я некоторым штатским поясню. Не путайте «старого лейтенанта» со старшим лейтенантом. Старший лейтенант – это уже офицер, сложившийся корабельный индивидуум. А складывается он в период своего «старого» лейтенантства. На некоторых кораблях лейтенантов вообще за офицеров не считают. Наиболее продвинутые старпомы, так и командуют по трансляции: «Офицерам и лейтенантам прибыть в кают-компанию!». Под радостный рогот старослужащих матросов. Те же старослужащие матросы молодому, только что прибывшему лейтенанту, присваивают звание «ушатый». Причина понятна, почему-то каждый молодой лейтенант дохл, голоден и стрижен таким образом, чтобы его уши неестественно оттопыривались под фуражкой уставного образца. (Голодный вид - не относится к выпускникам Киевского политического и училища тыла и транспорта). Таких лейтенантов обычно кусают собаки на берегу, они постоянно наивно попадаются на глаза комбрига, когда тот не в духе (а кто видел комбрига в духе?) и с ними вообще происходят самые невероятные вещи. Я, наверное, был особо «ушатый», т.к. меня попыталась забодать овца, которая до моего появления мирно паслась на берегу Ингула. Имеется еще одна, совершенно отдельная от других лейтенантов когорта молодых полуофицеров – выпускники военных кафедр институтов. Но феномен «двухгодюшников» сполна изучен в мемуарной военной литературе, и касаться его в своем повествовании я не буду.
Пока такой лейтенант шугается каждого корабельного звонка, верит всем россказням опоздавшего к подъему Флага мичмана и не знает, как и где можно спокойно покемарить часок-другой перед вахтой, так он и будет существовать в роли молодого, «ушатого» лейтенанта. Получить негласное, но почетное звание «старого лейтенанта» в одночасье невозможно. Даже сдав все положенные зачеты и экзамены, досконально уяснив, где находится пятый водоотлив и залетев в образцовую Севастопольскую комендатуру, после второй бутылки «Муската красного камня» в одном из ресторанов города. Хотя уважения и очков это добавляет. Правильной дорогой идет товарищ! А вот когда, однажды, он за ухо стянет с койки сладко спящего, после подъема «годка», нахамит чужому бычку (командиру БЧ), в ответ на его очевидное хамство и спокойно предложит командиру, для постановки помех, к примеру, лечь на курс такой-то, вместо того, которым мы идем – процесс произошел. Офицер, практически состоялся. Вот и я – уже почти состоялся. Овцы перестали реагировать на меня неадекватно, уши уже не топорщились от постоянного ужаса, я хамил направо и налево «чужим» старшим офицерам, и командир сам несколько раз просил совета по вопросам выдачи целеуказания главному ракетному комплексу. Моему быстро растущему самоуважению поспособствовала и та радиоэлектронная аппаратура, которую довелось обслуживать. Хотя прошло с тех пор более 25 лет, но наш Корабль до сих пор в боевом строю, ходит в дальние походы, полон сил и боевой мощи. Поэтому я не вправе посвящать вас в какие-то особенности обслуживаемой техники. Но кратко поясню: предназначалась она для дальнего, очень дальнего, обнаружения боевых кораблей наглеющих капиталистов, с точностью – позволяющей применять по ним ракетное оружие. И в информации от этого комплекса очень нуждались наши штабы. Не только Черноморского флота, но и значительно выше. И так получилось, что на боевое дежурство я и мой Комплекс заступили задолго до первой боевой службы всего Корабля. Мы еще проходили мерные мили на рейде Севастополя, выполняя программу испытаний, а я уже что-то обнаруживал в районе Мальты, классифицировал и строчил телеграммы ЗАС типа: « Дата, время, АВМ «Эйзенхауэр» Ш…. Д….Курс….Скорость….; ЭМ «Кэрон»….», ну и так далее. Причастность к большому и полезному делу, постоянное чувство огромной ответственности – воспитывают, обучают и понуждают к взрослению очень быстро. Командир Корабля как-то сразу забыл, что я «лейтенант», называл по имени и вообще начал относиться с уважением. Между прочим – взаимным. И это было замечено. В первую очередь политработниками.
На описание деятельности «проводников и вдохновителей», конечно, следует отвлечься. Было их на корабле человек 8, это только офицеров, а с учетом мичманов, причастных к пропаганде и агитации – и того больше. Возглавлял эту братию «Большой ЗАМ». Так его все звали, и аналогия с оруэлловским «Старший БРАТ» - здесь не будет излишней. Справедливости ради следует сказать, что энергии, работоспособности и знаниям этого человека можно было позавидовать. В отличии от прочих политработников он заканчивал командное военно-морское училище имени Нахимова, в Севастополе, которое среди выпускников инженерных училищ именовалось, как «училище имени гарнизонной и караульной службы». И быть бы ему командиром, но что-то там, в прошлой его службе сложилось так, а не иначе, что-то опять напортачили кадровики, либо он сам глубоко уверовал в святость Программы Коммунистической партии - стал он замполитом. Но вот эта, нереализованная амбициозность несостоявшегося командира, единоначальника – ощущалась на каждом шагу. По любому сигналу: «Аврал, с якоря и швартовых сниматься!» - он мчался на ходовой, топтал там сигнальщиков, рулевого и вахтенного офицера. Истошно что-то орал в штурманской рубке и учил определять элементы движения цели командира радиотехнического дивизиона – по индикатору навигационной РЛС. Нет никаких сомнений, что если бы не существовало на наших кораблях принципа единоначалия – он бы отнял у командира микрофон и весь севастопольский рейд услышал в подробностях, что думает он, «Большой ЗАМ», о действиях швартовых команд и лично о маме главного боцмана, вместе с мамой капитана буксира. В повседневной жизни «Большой ЗАМ» был сразу везде. И это опять приводит к аналогиям известного произведения: «Старший БРАТ – смотрит на тебя!». Ну а не успевала по трансляции прозвучать команда: «Начать политические занятия по группам!», «Старший БРАТ» метеором врывался в кубрик, изрыгая проклятия, срывал просроченный «боевой листок» и волок провинившегося руководителя занятий (обычно – какого-то лейтенанта) многократно вздергивать на рею. Нечего и говорить, что по понедельникам – дням единых политических занятий, корабль вымирал. По норам ныкались даже самые отчаянные «флибустьеры». Жизнь прекращалась даже в районе кают пилотов вертолета. Посещаемость политических мероприятий была стопроцентной. В дальнейшем – на растерзание «Старшему БРАТУ» были отданы все корабли многострадальной 150 бригады, он был назначен Начальником политотдела, или в простонародии: «Нач. Пнем».
Остальные политработники: «малые замы» (замполиты боевых частей и особо крупных дивизионов), пропагандист, секретарь парткома (освобожденный от всего остального), комсомолец – были классическими продуктами производства Киевского политического училища. Улыбчивыми и якобы доброжелательными бездельниками, достигшими совершенства в имитации бурной комиссарской деятельности. Коротко говоря, гвозди ковать из этих политруков – не удалось бы.
Ну, так вот, я и моя служба были замечены. В первую очередь, конечно «Старшим БРАТОМ». Замечены и тщательным образом исследованы, на предмет моего личного дела: «Хм…по марксистко-ленинской философии – «отлично» … по ППР – тоже… странно!». Также были изучены: состояние боевого листка в кубрике подчиненного личного состава и личные конспекты по материалам какого-то там съезда КПСС. После этого за мной ленивым котом стал ходить и мурлыкать наш «малый зам» Володя. Володя отличался известными на корабле афоризмами типа: «Рот открыл – матчасть в строю; рот закрыл – матчасть в исходном» (это он о своей службе), или: «Моется тот, кому лень чесаться» (это он матросу, который жаловался на отсутствие воды). Володя ходил и стонал: «Витя! План по коммунистам горит! Ну, я тебя прошу! Ну, все равно когда-то придется… Я уже в каюте «Большого ЗАМА» устал на дыбе висеть!», и тому подобные жалостливые вещи. Я нормально относился к Володе, мне его даже было немного жалко, но, то был период моего полного «фанатения» от аппаратуры, ее возможностей и нормальной мужской работы «Защищать Родину», что мне было недосуг заниматься какой-то ерундой, да еще сопряженной с разного рода неприятными процедурами. Тянулось так достаточно долго. Практически все время испытаний Корабля. Но так получилось, что мы успешно отстреляли очередные стрельбы и на длительный период встали на якорь, на рейде Феодосии – для юстировки антенны ЗРК С-300. Лето, жара, городской пляж во всей своей красе и более 600 мужиков в стальной коробке начинают потихоньку маяться бездельем. Ну, сутки все отсыпались, ну что-то там подремонтировали… и к корабельной оптике потянулись очереди. Надо ли объяснять, что на Корабле – приличные оптические приборы. И все они с вожделением были направлены в сторону феодосийского пляжа. Со сходом на берег – вопрос как-то не решался, кто-то видимо решил, что мы стоим на рейде иностранного порта Зурбаган. Поэтому сход был заменен «дополнительными политическими занятиями по группам». Со всеми вытекающими подробностями. А юстировка как-то затягивалась. Некоторым удалось вырваться на экскурсию - в картинную галерею Айвазовского, с целью пополнения запасов различных антидепрессантов, и попасться с ними «Большому ЗАМу», бдительно дежурившему на трапе. Длительное ничегонеделанье продолжалось уже третью неделю. У меня еще была работа, я продолжал что-то обнаруживать, классифицировать и доносить об этом в штабы, но тоже стал уставать. Начал появляться на верхней палубе и по возможности заглядывать в окуляры корабельного визира. Там, в этих окулярах представали дивные видения, во всех своих выпуклостях и впадинках, со всеми соответствующими подробностями. А остальное – дорисовывало воображение. Немцы из бывшей ГДР – очень постарались, отливая оптические линзы, для нашего корабля. И они способствовали развитию объемного воображения. Вот в это время, как раз и прибежал ко мне в очередной раз Володя. Взъерошенный, похоже, что прямо с дыбы.
- Слышишь! Кончай! Больше кандидатов нет! Срочно пиши заявление! Да я все остальное сам… Какой партком? Какой Устав! Ты и так все знаешь! Я уже и протокол вот заготовил! Характеристика! Видишь? «Море и морскую службу любит!» Ты дурак какой-то! В Николаев на парткомиссию поедешь! Мы пока к их бригаде относимся. Вот и поедешь к жене и детям, а мы тут пухнуть будем, с выпученными глазами…
- В Николаев!!? Так меня не отпустят. У меня тут работа во всю. Информацию надо гнать.
- Ты че? «Страшный БРАТ» сейчас телегу в политуправу накатает – тебя на руках туда понесут!
- Да? Точно? Ну, давай, что там писать?
Нет! «Большому ЗАМу» надо отдать должное. Организатор из него был что надо! Уже вечером кэп получил телеграмму за подписью командующего: командировать такого-то и такого-то в в/ч такую-то, г. Николаев (!!!). Мне выдали командировочных сполна, перевозочные документы, а утром я проснулся от страшных криков на верхней палубе. «Большой ЗАМ» лично руководил спуском командирского катера. Через час я, и сопровождающий меня секретарь парткома уже мчались на «Волге» командующего феодосийской базы в сторону Симферополя. Билеты на поезд «Симферополь – Одесса» были заказаны, мы просто обменяли на них наши перевозочные документы, купили бутылку «Ай Петри» и поезд медленно тронулся. К Перекопу, бескрайним южно-украинским степям, Херсону и НИКОЛАЕВУ.
Секретарь парткома нашего Корабля – личность, тоже достаточно интересная. И требует некоторого описания. Но я не могу. Извините! Сейчас не могу. Поезд несет и несет меня к моей единственной женщине, к сынуле – смышленому и непосредственному пацаненку… А я тут буду про какого-то «секретаря»? С этим персонажем связано немало разных курьезных и не очень событий, поэтому, как ни будь я к нему вернусь. Только потом. Мы с ним треснули этого прекрасного коньяка, для снятия напряжения, и повалились спать. Завтра же тяжелый день: в ПАРТИЮ вступать!
По мере приближения к Николаеву, наш секретарь начал волноваться. Он несколько раз убегал к проводнику, возвращался, шелестел денежными знаками в уголке, и опять убегал. Наконец вернулся и сказал: «Ты, вот что. Ты сегодня в бригаду не ходи! Я на пару дней в Одессу смотаюсь. К своим. Я с проводником договорился – довезет до Одессы. А ты домой езжай, и не высовывайся. Встретимся утром, в пятницу… У них по пятницам парткомиссии проходят. Понял?»
Господи! Ну конечно понял. Через некоторое время я оказался на Николаевском перроне, глупо улыбаясь и ничего не соображая. Вокзальный люд натыкался на меня, что-то говорил и торопился дальше, в сторону одесского поезда. Ко мне подошел товарищ милиционер и участливо спросил, не нуждаюсь ли я в помощи. Я и сам толком не знал, поэтому спросил у него, где стоянка такси, он показал и тут я вспомнил, что прекрасно это знаю и без него.
Знаете что? Я не буду больше описывать ничего. Только скажу что корабельная служба, кроме всякого прочего подарила мне еще и такой восхитительно острый праздник, который я называю «Как в первый раз!». В связи с наступающим склерозом, мы никак с женой не можем сойтись во мнении, сколько раз нам Родина дарила этот «Первый раз!». Но вот тот, «РАЗ» - осененный благословением Коммунистической Партии и его передовым отрядом ЦК КПСС, вспоминается с особым удовольствием.
Ни минуты не раскаиваюсь, что вступил в Партию.
Недавно мне сделали замечание: «Ленину верить – себя не уважать!». Опрометчивая фраза в адрес старого и опытного коммуниста. Да я облысел, сидя на партсобраниях! И нисколечки не жалею, что в Коммунистическую партию вступил. В связи с этим навалились приятные воспоминания. Имею некоторые сомнения в необходимости обнародовать этот материал. Надеюсь, что все люди, о которых я тут пишу – живы и здоровы. Поэтому и сомневаюсь.
Но вот что. Если вдруг, кто-то себя узнает – не переживайте. Это не про Вас!
Вступить можно во что угодно. Случайно на улице, по недомыслию – на каком ни будь собрании, поддавшись на чьи-то уговоры и осознанно, преследуя определенные, далеко идущие цели. В КПСС я вступил именно осознанно. Именно преследуя личные, корыстные цели. От сексуального голода! Вот как это было.
Обычно выпускник военно-морского училища, согласно тогдашней традиции - в период, близкий к получению диплома, лейтенантских погон и кортика, обзаводился и партийным билетом. Ну, так было принято. Офицер должен был быть коммунистом по определению. Так вот меня в училище не угораздило. Почему? Сам не понимаю! Откровенным негодяем не был, учился ни шатко – ни валко. А по марксистко-ленинским дисциплинам, типа «парт-полит. работа на кораблях ВМФ» и вообще ходил в отличниках. Правда, был однажды отодран за неприличествующие сокращения в конспекте типа: «ВИЛ» и «ЛИБР» и на третьем курсе был снят с забора дежурным по училищу, когда лез через него в близлежащий гастроном, в простонародии именовавшийся «ГПУ» - гастроном против училища. А… Ну еще мы были отловлены при групповом прослушивании антипролетарской музыки в исполнении «Pink Floyd», но ведь это не запрещал, даже Устав ВЛКСМ. Так что быть коммунистом, по моему мнению, я был полностью достоин. Вон, народ – с полной сумкой «Агдама» попадался, и ничего. Принимали всех, не глядя на неуставные носки. А у меня, как-то не сложилось. Так и выпустился – с комсомольским билетом в кармане. В отделе кадров Черноморского флота, куда я был распределен, понятно знать не знали какой я хороший. И отсутствие партбилета кадровиков сразу насторожило, они долго шелестели моим личным делом в разделе «взыскания», ничего там не нашли, лениво поизгалялись над моей фуражечкой, сшитой по ленинградской моде: «В Севастополе ТАКОГО не носят!» и кровожадно вынесли приговор: «150 бригада! На «Славу»! Там тебя научат, какие фуражки должны быть! В БЧ-2!». «Так ведь, это…» - я попытался спорить – «Училище радиоэлектроники, АСУ заканчивал, имени Попова…, а БЧ-2 – это ракетчики…». «Ха-ха-ха» - кадровики развеселились: лейтенант что-то бормочет – «там такие «умные» как раз и нужны, из вашего клоунского училища!». И я понуро убыл на эту страшную 150 бригаду. О зверствах по отношению к младшим офицерам на этой бригаде – ходили легенды.
«Слава» - это такой ракетный крейсер, который был головным в серии и строился в это время в Николаеве. А офицеры и личный состав были разбросаны «для стажировки» на различных кораблях флота. Несколько месяцев я в режиме «лейтенант подай, принеси, заступи в патруль» помыкался на «Москве» и «Керчи» и наконец-то убыл, вместе со всем экипажем, в славный город советских корабелов, для приема крейсера от промышленности в состав флота. В Николаев из Гомеля приехала жена с совсем маленьким сынишкой, мы сняли комнату в частном доме у хороших пожилых людей, на окраине города и впервые зажили самостоятельной семейной жизнью. Встретили новый 1982 год…вся жизнь и все моря были впереди! Хорошо жили. Жрать нечего было. Хлеб, в магазинах на юге Украины заканчивался к обеду, а молока купить – вообще было невозможно. Всегда в продаже имелись: халва и прекрасное пиво. Чехи недавно в Николаеве завод открыли. Немного спасал рынок и посылки из Гомеля, который тогда казался раем на земле. Жена, по своему обыкновению, тут же устроилась на работу в ближайший детский садик воспитателем, там же и малой был пристроен. Работы на Корабле было – выше крыши. И все равно, считаю, что мне очень повезло, что попал на новостройку. Перед этим кораблем мы были все равны, независимо от того кто сколько и где прослужил, командир ты, или трюмный матрос. Такого Корабля еще нигде не было. И никогда. Кроме нашей «Славы», которая уже была на плаву, жила вспомогательным котлом и всякими своими механизмами – на стапелях завода, в разной степени готовности находилось еще 3 аналогичных корабля. Родина планировала достойный ответ американским «Тикондерогам» - серией из более чем 30 подобных кораблей!
Ввели в строй только три, потом Родины не стало… Но это, совсем другая история. А тогда наша великая и могучая Родина еще строила боевые корабли, да какие! А мы учились. И Корабль по мере нашей учебы все более оживал, начинал вращать антеннами, задирал стволы в голубое украинское небо, угрожающе клацал, пустыми пока, крышками ракетных контейнеров и лениво проворачивал ходовые механизмы. Мы, все вместе: Корабль и его экипаж, готовились к первому выходу в море. К ходовым и государственным испытаниям, стрельбам из всех видов оружия и всем прочим делам, для которых и был построен ракетный крейсер, как любили говорить политработники: «по его основному боевому предназначению».
Понятно, что вырваться домой лейтенанту удавалось нечасто, но это всегда был праздник. Жили дружно, любили, растили малыша и были счастливы. Да собственно и сейчас – мало что изменилось. Не помолодели, не похорошели, не стали, конечно, здоровее… Но и только! Еще, стали менее мобильны. А тогда жили с двумя чемоданами, складной детской кроваткой и телевизором «Шиллялс 402Д», который в один из чемоданов и помещался.
А время шло и заводской период «Славы» заканчивался. В назначенное время буксиры вывели Корабль из завода в Днепро-Бугский лиман, развернули форштевнем на курс, близкий 180 градусам, и за кормой впервые забурлила вода. Днепровская, а значит и Припятская, Березинская и Сожская, вода Ипути, Свислочи и Ствиги - живая вода моей удаляющейся Родины. Семьи офицеров остались в Николаеве. После государственных испытаний «Слава» должна была вернуться для устранения некоторых недоделок и возникших в процессе испытаний неисправностей. «На ревизию» - так это называлось. Мы еще постояли некоторое время, на размагничивающем стенде и через несколько дней Корабль впервые увидел море.
Испытания – это практически постоянное пребывание Корабля в море. После очередных стрельб из очередного ракетного оружия, «Слава», с обгоревшими от частых пусков газоотбойниками, быстро заходила в Севастополь, высаживала одних представителей промышленности, забирала других, очень быстро грузилась новым боезапасом и в ночь опять выходила в море: отрабатывать слежение за подводной лодкой, полеты вертолета или стрелять артиллерией… И так изо дня в день. Месяца три. Многого не хватало. Пресной воды, продуктов, постельного белья, да и мест в жилых помещениях тоже не хватало, из-за большого количества заводчан, со всех концов Советского Союза. А вот топлива и боезапаса, самолетов и кораблей закрытия района стрельб, всевозможных мишеней – хватало всегда. И вот честно: Корабль еще ходил под Государственным флагом СССР, еще не вошел в состав ВМФ, но был уже отработан и «обстрелян» лучше и больше любого корабля Черноморского Флота. Пока на соседней «Керчи» проверяли прически и подворотнички мы быстро швартовались, загружали всем экипажем, в «мыле», 130 мм. артбоезапас и так же, в «мыле» снимались, потому как буксир уже тащил артиллерийский щит в район полигона. Родина торопила! Осенью нас планировали продемонстрировать миру. Осенью мы должны были выйти на боевую службу в Средиземное море, затем на север, на совместные стрельбы с атомным крейсером «Киров» в районе Новой Земли… Капиталистический мир потихоньку наглел, и его надо было как-то поставить на место. Времени было мало.
И вот в это неспокойное время капиталистического «обнагления», я, практически уже «старый лейтенант», служил на ТАКОМ корабле без партбилета! Тут я некоторым штатским поясню. Не путайте «старого лейтенанта» со старшим лейтенантом. Старший лейтенант – это уже офицер, сложившийся корабельный индивидуум. А складывается он в период своего «старого» лейтенантства. На некоторых кораблях лейтенантов вообще за офицеров не считают. Наиболее продвинутые старпомы, так и командуют по трансляции: «Офицерам и лейтенантам прибыть в кают-компанию!». Под радостный рогот старослужащих матросов. Те же старослужащие матросы молодому, только что прибывшему лейтенанту, присваивают звание «ушатый». Причина понятна, почему-то каждый молодой лейтенант дохл, голоден и стрижен таким образом, чтобы его уши неестественно оттопыривались под фуражкой уставного образца. (Голодный вид - не относится к выпускникам Киевского политического и училища тыла и транспорта). Таких лейтенантов обычно кусают собаки на берегу, они постоянно наивно попадаются на глаза комбрига, когда тот не в духе (а кто видел комбрига в духе?) и с ними вообще происходят самые невероятные вещи. Я, наверное, был особо «ушатый», т.к. меня попыталась забодать овца, которая до моего появления мирно паслась на берегу Ингула. Имеется еще одна, совершенно отдельная от других лейтенантов когорта молодых полуофицеров – выпускники военных кафедр институтов. Но феномен «двухгодюшников» сполна изучен в мемуарной военной литературе, и касаться его в своем повествовании я не буду.
Пока такой лейтенант шугается каждого корабельного звонка, верит всем россказням опоздавшего к подъему Флага мичмана и не знает, как и где можно спокойно покемарить часок-другой перед вахтой, так он и будет существовать в роли молодого, «ушатого» лейтенанта. Получить негласное, но почетное звание «старого лейтенанта» в одночасье невозможно. Даже сдав все положенные зачеты и экзамены, досконально уяснив, где находится пятый водоотлив и залетев в образцовую Севастопольскую комендатуру, после второй бутылки «Муската красного камня» в одном из ресторанов города. Хотя уважения и очков это добавляет. Правильной дорогой идет товарищ! А вот когда, однажды, он за ухо стянет с койки сладко спящего, после подъема «годка», нахамит чужому бычку (командиру БЧ), в ответ на его очевидное хамство и спокойно предложит командиру, для постановки помех, к примеру, лечь на курс такой-то, вместо того, которым мы идем – процесс произошел. Офицер, практически состоялся. Вот и я – уже почти состоялся. Овцы перестали реагировать на меня неадекватно, уши уже не топорщились от постоянного ужаса, я хамил направо и налево «чужим» старшим офицерам, и командир сам несколько раз просил совета по вопросам выдачи целеуказания главному ракетному комплексу. Моему быстро растущему самоуважению поспособствовала и та радиоэлектронная аппаратура, которую довелось обслуживать. Хотя прошло с тех пор более 25 лет, но наш Корабль до сих пор в боевом строю, ходит в дальние походы, полон сил и боевой мощи. Поэтому я не вправе посвящать вас в какие-то особенности обслуживаемой техники. Но кратко поясню: предназначалась она для дальнего, очень дальнего, обнаружения боевых кораблей наглеющих капиталистов, с точностью – позволяющей применять по ним ракетное оружие. И в информации от этого комплекса очень нуждались наши штабы. Не только Черноморского флота, но и значительно выше. И так получилось, что на боевое дежурство я и мой Комплекс заступили задолго до первой боевой службы всего Корабля. Мы еще проходили мерные мили на рейде Севастополя, выполняя программу испытаний, а я уже что-то обнаруживал в районе Мальты, классифицировал и строчил телеграммы ЗАС типа: « Дата, время, АВМ «Эйзенхауэр» Ш…. Д….Курс….Скорость….; ЭМ «Кэрон»….», ну и так далее. Причастность к большому и полезному делу, постоянное чувство огромной ответственности – воспитывают, обучают и понуждают к взрослению очень быстро. Командир Корабля как-то сразу забыл, что я «лейтенант», называл по имени и вообще начал относиться с уважением. Между прочим – взаимным. И это было замечено. В первую очередь политработниками.
На описание деятельности «проводников и вдохновителей», конечно, следует отвлечься. Было их на корабле человек 8, это только офицеров, а с учетом мичманов, причастных к пропаганде и агитации – и того больше. Возглавлял эту братию «Большой ЗАМ». Так его все звали, и аналогия с оруэлловским «Старший БРАТ» - здесь не будет излишней. Справедливости ради следует сказать, что энергии, работоспособности и знаниям этого человека можно было позавидовать. В отличии от прочих политработников он заканчивал командное военно-морское училище имени Нахимова, в Севастополе, которое среди выпускников инженерных училищ именовалось, как «училище имени гарнизонной и караульной службы». И быть бы ему командиром, но что-то там, в прошлой его службе сложилось так, а не иначе, что-то опять напортачили кадровики, либо он сам глубоко уверовал в святость Программы Коммунистической партии - стал он замполитом. Но вот эта, нереализованная амбициозность несостоявшегося командира, единоначальника – ощущалась на каждом шагу. По любому сигналу: «Аврал, с якоря и швартовых сниматься!» - он мчался на ходовой, топтал там сигнальщиков, рулевого и вахтенного офицера. Истошно что-то орал в штурманской рубке и учил определять элементы движения цели командира радиотехнического дивизиона – по индикатору навигационной РЛС. Нет никаких сомнений, что если бы не существовало на наших кораблях принципа единоначалия – он бы отнял у командира микрофон и весь севастопольский рейд услышал в подробностях, что думает он, «Большой ЗАМ», о действиях швартовых команд и лично о маме главного боцмана, вместе с мамой капитана буксира. В повседневной жизни «Большой ЗАМ» был сразу везде. И это опять приводит к аналогиям известного произведения: «Старший БРАТ – смотрит на тебя!». Ну а не успевала по трансляции прозвучать команда: «Начать политические занятия по группам!», «Старший БРАТ» метеором врывался в кубрик, изрыгая проклятия, срывал просроченный «боевой листок» и волок провинившегося руководителя занятий (обычно – какого-то лейтенанта) многократно вздергивать на рею. Нечего и говорить, что по понедельникам – дням единых политических занятий, корабль вымирал. По норам ныкались даже самые отчаянные «флибустьеры». Жизнь прекращалась даже в районе кают пилотов вертолета. Посещаемость политических мероприятий была стопроцентной. В дальнейшем – на растерзание «Старшему БРАТУ» были отданы все корабли многострадальной 150 бригады, он был назначен Начальником политотдела, или в простонародии: «Нач. Пнем».
Остальные политработники: «малые замы» (замполиты боевых частей и особо крупных дивизионов), пропагандист, секретарь парткома (освобожденный от всего остального), комсомолец – были классическими продуктами производства Киевского политического училища. Улыбчивыми и якобы доброжелательными бездельниками, достигшими совершенства в имитации бурной комиссарской деятельности. Коротко говоря, гвозди ковать из этих политруков – не удалось бы.
Ну, так вот, я и моя служба были замечены. В первую очередь, конечно «Старшим БРАТОМ». Замечены и тщательным образом исследованы, на предмет моего личного дела: «Хм…по марксистко-ленинской философии – «отлично» … по ППР – тоже… странно!». Также были изучены: состояние боевого листка в кубрике подчиненного личного состава и личные конспекты по материалам какого-то там съезда КПСС. После этого за мной ленивым котом стал ходить и мурлыкать наш «малый зам» Володя. Володя отличался известными на корабле афоризмами типа: «Рот открыл – матчасть в строю; рот закрыл – матчасть в исходном» (это он о своей службе), или: «Моется тот, кому лень чесаться» (это он матросу, который жаловался на отсутствие воды). Володя ходил и стонал: «Витя! План по коммунистам горит! Ну, я тебя прошу! Ну, все равно когда-то придется… Я уже в каюте «Большого ЗАМА» устал на дыбе висеть!», и тому подобные жалостливые вещи. Я нормально относился к Володе, мне его даже было немного жалко, но, то был период моего полного «фанатения» от аппаратуры, ее возможностей и нормальной мужской работы «Защищать Родину», что мне было недосуг заниматься какой-то ерундой, да еще сопряженной с разного рода неприятными процедурами. Тянулось так достаточно долго. Практически все время испытаний Корабля. Но так получилось, что мы успешно отстреляли очередные стрельбы и на длительный период встали на якорь, на рейде Феодосии – для юстировки антенны ЗРК С-300. Лето, жара, городской пляж во всей своей красе и более 600 мужиков в стальной коробке начинают потихоньку маяться бездельем. Ну, сутки все отсыпались, ну что-то там подремонтировали… и к корабельной оптике потянулись очереди. Надо ли объяснять, что на Корабле – приличные оптические приборы. И все они с вожделением были направлены в сторону феодосийского пляжа. Со сходом на берег – вопрос как-то не решался, кто-то видимо решил, что мы стоим на рейде иностранного порта Зурбаган. Поэтому сход был заменен «дополнительными политическими занятиями по группам». Со всеми вытекающими подробностями. А юстировка как-то затягивалась. Некоторым удалось вырваться на экскурсию - в картинную галерею Айвазовского, с целью пополнения запасов различных антидепрессантов, и попасться с ними «Большому ЗАМу», бдительно дежурившему на трапе. Длительное ничегонеделанье продолжалось уже третью неделю. У меня еще была работа, я продолжал что-то обнаруживать, классифицировать и доносить об этом в штабы, но тоже стал уставать. Начал появляться на верхней палубе и по возможности заглядывать в окуляры корабельного визира. Там, в этих окулярах представали дивные видения, во всех своих выпуклостях и впадинках, со всеми соответствующими подробностями. А остальное – дорисовывало воображение. Немцы из бывшей ГДР – очень постарались, отливая оптические линзы, для нашего корабля. И они способствовали развитию объемного воображения. Вот в это время, как раз и прибежал ко мне в очередной раз Володя. Взъерошенный, похоже, что прямо с дыбы.
- Слышишь! Кончай! Больше кандидатов нет! Срочно пиши заявление! Да я все остальное сам… Какой партком? Какой Устав! Ты и так все знаешь! Я уже и протокол вот заготовил! Характеристика! Видишь? «Море и морскую службу любит!» Ты дурак какой-то! В Николаев на парткомиссию поедешь! Мы пока к их бригаде относимся. Вот и поедешь к жене и детям, а мы тут пухнуть будем, с выпученными глазами…
- В Николаев!!? Так меня не отпустят. У меня тут работа во всю. Информацию надо гнать.
- Ты че? «Страшный БРАТ» сейчас телегу в политуправу накатает – тебя на руках туда понесут!
- Да? Точно? Ну, давай, что там писать?
Нет! «Большому ЗАМу» надо отдать должное. Организатор из него был что надо! Уже вечером кэп получил телеграмму за подписью командующего: командировать такого-то и такого-то в в/ч такую-то, г. Николаев (!!!). Мне выдали командировочных сполна, перевозочные документы, а утром я проснулся от страшных криков на верхней палубе. «Большой ЗАМ» лично руководил спуском командирского катера. Через час я, и сопровождающий меня секретарь парткома уже мчались на «Волге» командующего феодосийской базы в сторону Симферополя. Билеты на поезд «Симферополь – Одесса» были заказаны, мы просто обменяли на них наши перевозочные документы, купили бутылку «Ай Петри» и поезд медленно тронулся. К Перекопу, бескрайним южно-украинским степям, Херсону и НИКОЛАЕВУ.
Секретарь парткома нашего Корабля – личность, тоже достаточно интересная. И требует некоторого описания. Но я не могу. Извините! Сейчас не могу. Поезд несет и несет меня к моей единственной женщине, к сынуле – смышленому и непосредственному пацаненку… А я тут буду про какого-то «секретаря»? С этим персонажем связано немало разных курьезных и не очень событий, поэтому, как ни будь я к нему вернусь. Только потом. Мы с ним треснули этого прекрасного коньяка, для снятия напряжения, и повалились спать. Завтра же тяжелый день: в ПАРТИЮ вступать!
По мере приближения к Николаеву, наш секретарь начал волноваться. Он несколько раз убегал к проводнику, возвращался, шелестел денежными знаками в уголке, и опять убегал. Наконец вернулся и сказал: «Ты, вот что. Ты сегодня в бригаду не ходи! Я на пару дней в Одессу смотаюсь. К своим. Я с проводником договорился – довезет до Одессы. А ты домой езжай, и не высовывайся. Встретимся утром, в пятницу… У них по пятницам парткомиссии проходят. Понял?»
Господи! Ну конечно понял. Через некоторое время я оказался на Николаевском перроне, глупо улыбаясь и ничего не соображая. Вокзальный люд натыкался на меня, что-то говорил и торопился дальше, в сторону одесского поезда. Ко мне подошел товарищ милиционер и участливо спросил, не нуждаюсь ли я в помощи. Я и сам толком не знал, поэтому спросил у него, где стоянка такси, он показал и тут я вспомнил, что прекрасно это знаю и без него.
Знаете что? Я не буду больше описывать ничего. Только скажу что корабельная служба, кроме всякого прочего подарила мне еще и такой восхитительно острый праздник, который я называю «Как в первый раз!». В связи с наступающим склерозом, мы никак с женой не можем сойтись во мнении, сколько раз нам Родина дарила этот «Первый раз!». Но вот тот, «РАЗ» - осененный благословением Коммунистической Партии и его передовым отрядом ЦК КПСС, вспоминается с особым удовольствием.
Ни минуты не раскаиваюсь, что вступил в Партию.
Прокомментировать: